Ричард Докинз
КУЛЬТЫ ГРУЗА
Отрывок из книги The God Delusion
В «Житии Брайана», помимо всего прочего, труппа «Монти Пайтон» точно подметила чрезвычайную скорость, с которой способен зародиться новый религиозный культ. Он может возникнуть чуть ли не за ночь и стать частью культуры народа, играя в ней угрожающе доминантную роль. «Культы груза» в Тихоокеанской Меланезии и Новой Гвинее являются самыми знаменитыми примерами такого молниеносного развития в реальной жизни. Вся история некоторых из этих культов, от возникновения до исчезновения, произошла на памяти живущих поколений. В отличие от культа Иисуса, истоки которого не засвидетельствованы в исторических документах, вся цепь событий разворачивалась прямо на наших глазах (и даже несмотря на это, как мы увидим далее, некоторые детали уже утеряны). Можно предположить, что культ под названием «христианство» возник таким же образом и первоначально распространялся с такой же быстротой.
Мой главный источник информации о культах груза – книга Дейвида Аттенборо «Поиски в раю», любезно подаренная мне автором. От самых ранних культов девятнадцатого столетия и до более известных, возникших уже после окончания Второй мировой войны, все они следовали одной и той же схеме. По-видимому, в каждом случае островитяне были глубоко поражены чудодейственными предметами, принадлежавшими белым пришельцам, то есть управляющим, солдатам и миссионерам. Возможно, они пали жертвами Третьего Закона (Артура) Кларка, который я приводил во второй главе: «Любая достаточно продвинутая технология неотличима от волшебства».
Островитяне замечали, что белые люди, владевшие этими чудесами, никогда не изготавливали их сами. Если предметам требовался ремонт, их отсылали прочь, а новые предметы появлялись в качестве «груза» на кораблях и, позднее, самолётах. Никто никогда не видел белого человека, занятого производством или починкой чего-либо; более того, белые люди вообще не занимались какой бы то ни было полезной деятельностью (сидение за столом и перетасовывание бумаг явно было каким-то религиозным ритуалом). Было очевидно, что «груз» имел сверхъестественное происхождение. Словно в подтверждение этой гипотезы, белые люди делали некоторые вещи, которые не могли быть ничем иным, кроме религиозных церемоний:
«Они строят высокие мачты и прикрепляют к ним проволоку; они сидят и слушают маленькие ящики, которые мигают огоньками и испускают загадочные звуки и сдавленные голоса; они уговаривают местное население надевать одинаковую одежду и маршировать туда-сюда – а более бесмыссленного занятия даже не представить. И вдруг туземец понимает, что нашёл решение загадки. Все эти непостижимые действия и есть ритуалы, при помощи которых белый человек убеждает богов присылать груз. Если туземец хочет груз, он тоже должен совершать эти действия.»
Поразительно, что похожие культы груза независимо зародились на островах, далёких друг от друга не только географически, но и в культурном плане. Дэйвид Аттенборо пишет, что
«Антропологи зафиксировали две отдельные вспышки в Новой Каледонии, четыре на Соломоновых островах, четыре на Фиджи, семь на Новых Гибридах и более сорока в Новой Гвинее, причём большинство из них совершенно независимы и не связаны друг с другом. Большая часть этих религий утверждает, что некий мессия прибудет вместе с грузом в день апокалипсиса.»
Независимое зарождение такого числа никак не связанных, но похожих культов указывает на определённые особенности человеческой психики в целом.
Один хорошо известный культ на острове Танна архипелага Новые Гибриды (с 1980 года известного как Вануату) существует до сих пор. Центральная фигура культа – мессия по имени Джон Фрум. Первые упоминания Джона Фрума в официальных документах датированы 1940-м годом, но, даже несмотря на молодость этого мифа, никому не известно, существовал ли Джон Фрум на самом деле. Одна из легенд описывает его как маленького человека с высоким голосом и обесцвеченными волосами, одетого в пальто с блестящими пуговицами. Он делал странные пророчества и прилагал все усилия к тому, чтобы настроить население против миссионеров. В конце концов он возвратился к предкам, пообещав триумфальное второе пришествие с изобилием груза. В его видении конца света фигурировал «великий катаклизм: горы упадут и долины будут засыпаны, старики вновь обретут молодость, исчезнут болезни, белые люди будут навеки изгнаны с острова, а груз прибудет в больших количествах, и у каждого будет столько груза, сколько он захочет.»
Но более всего правительство было обеспокоено пророчеством Джона Фрума о том, что во время второго пришествия он принесёт с собой новые деньги с изображением кокосового ореха. В связи с этим все должны избавиться от валюты белого человека. В 1941 году это привело к повальной трате денег среди населения; все бросили работать, и экономике острова был нанесён серьёзный ущерб. Администрация колонии арестовала зачинщиков, но никакие действия не могли искоренить культ Джона Фрума. Церкви и школы христианской миссии опустели.
Чуть позже возникла новая доктрина, гласившая, что Джон Фрум – король Америки. Как на счастье, приблизительно в это время на Новые Гибриды прибыли американские войска, и – о чудо из чудес – среди солдат были чёрные люди, которые не бедствовали, подобно островитянам, но
«имели груз в таком же изобилии, как и белые солдаты. Волна радостного возбуждения захлестнула Танну. Апокалипсис должен был наступить со дня на день. Казалось, что все готовятся к прибытию Джона Фрума. Один из авторитетов объявил, что Джон Фрум прилетит из Америки на самолёте, и сотни людей принялись расчищать кустарник в центре острова, чтобы его самолёту было куда приземлиться.»
Аэродром имел диспетчерскую вышку из бамбука, в которой сидели «диспетчеры» с деревянными наушниками на головах. На «взлётно-посадочной полосе» стояли макеты самолётов, призванные заманить на посадку самолёт Джона Фрума.
В 50-е годы молодой Дэйвид Аттенборо приплыл на Танну вместе с оператором Джеффри Муллиганом, чтобы исследовать культ Джона Фрума. Они нашли много доказательств существования этой религии и в конце концов были представлены её первосвященнику, человеку по имени Намбас. Намбас по-приятельски называл своего мессию просто «Джон» и утверждал, что регулярно говорит с ним по «радио» (radio belong John). Это происходило так: одна пожилая женщина, обмотанная проводами вокруг талии, впадала в транс и начинала нести околесицу, котороую Намбас затем толковал как слова Джона Фрума. Намбас заявил, что знал о приезде Дэйвида Аттенборо заранее, потому что Джон Фрум предупредил его по «радио». Аттенборо попросил разрешения взглянуть на «радио», но ему (по понятным причинам) отказали. Тогда он сменил тему и спросил, видел ли Намбас Джона Фрума:
«Намбас страстно закивал.
— Моя видеть его куча раз.
— Как он выглядит?
Намбас показал пальцем на меня.
— Он выглядит как твоя. У него белый лицо. Он высокий человек. Он жить в Южная Америка.»
Это описание противоречит упоминавшейся выше легенде о том, что Джон Фрум был небольшого роста. Так эволюционируют легенды.
Считается, что Джон Фрум возвратится 15 февраля, но год его возвращения неизвестен. Каждый год 15 февраля верующие собираются на религиозную церемонию, чтобы поприветствовать его. Он до сих пор не вернулся, но они не падают духом. Дэйвид Аттенборо как-то сказал одному приверженцу Фрума по имени Сэм:
«- Но Сэм, уже прошло девятнадцать лет с тех пор, как Джон Фрум сказать, что груз придёт. Он обещать и обещать, а груз всё равно не приходит. Девятнадцать лет – не слишком ли долго вы ждёте?
Сэм оторвал глаза от земли и посмотрел не меня.
— Если вы можете ждать Иисус Христос две тысячи лет, а он не приходить, то я могу ждать Джон Фрум больше, чем девятнадцать лет.»
В книге Роберта Бакмана «Можем ли мы творить добро без Бога?» приводится такой же достойный восхищения ответ почитателя Джона Фрума, данный канадскому журналисту через сорок лет после встречи Сэма и Дэйвида Аттенборо.
Королева Елизавета и принц Филип посетили острова в 1974 году, и принц был впоследствии обожествлён в рамках культа «Джон Фрум дубль два» (и снова заметьте, как быстро меняются детали в религиозной эволюции). Принц – импозантный мужчина, который наверняка выглядел впечатляюще в белой форме военно-морских сил и оперённом шлеме, и, пожалуй, неудивительно, что именно он, а не королева, стал объектом почитания – не говоря уже о том, что культура островитян не позволяла им принять женщину в качестве божества.
Я не намерен делать далеко идущие выводы из культов груза в Южной Океании. Тем не менее, они дают нам крайне интересную современную модель зарождения религии почти на пустом месте. Что особенно важно, они указывают на четыре особенности происхождения религий вообще, которые я кратко изложу здесь. Во-первых, это поразительная скорость, с которой может возникнуть новый культ. Во-вторых, скорость, с которой теряются подробности возникновения культа. Джон Фрум, если он вообще существовал, жил совсем недавно. Несмотря на это, трудно установить, жил ли он вообще. Третья особенность – независимое возникновение похожих культов на разных островах. Систематическое изучение этого сходства может принести новые данные о человеческой психике и её подверженности религиозной вере. В-четвёртых, культы груза похожи не только друг на друга, но и на более ранние религии. Можно предположить, что христианство и другие древние религии, ныне распространённые по всему миру, зародились как местные культы, подобные культу Джона Фрума. [...] Гибель таких харизматичных фигур современности, как Хайли Селасси, Элвис Пресли и Принцесса Диана также позволяет нам исследовать быстрое возникновение культов и их последующую меметическую эволюцию.
********************
Мем (meme) – термин, обозначающий некоторую особенность культурного поведения – например, ношение бейсболки козырьком назад или приобретение кактусов для нейтрализации вредного излучения компьютера – которая, однажды возникнув, распространяется среди популяции аналогично вирусу.
Ричард Докинз (род. в 1941 г.) — выдающийся британский биолог.
*********************
Сэм Хэррис
ЧТО ТАКОЕ АТЕИЗМ
Где-то на нашей планете мужчина только что похитил маленькую девочку. Скоро он изнасилует её, подвергнет пыткам и затем убьёт. Если это чудовищное преступление не происходит прямо сейчас, оно произойдёт через несколько часов, максимум — дней. Говорить об этом с уверенностью нам позволяют статистические законы, правящие жизнью 6 миллиардов человек. Та же статистика утверждает, что прямо в этот момент родители девочки верят в то, что всемогущий и любящий бог заботится о них.
Есть ли у них основания верить в это? Хорошо ли то, что они верят в это?
Нет.
Вся суть атеизма заключена в этом ответе. Атеизм – это не философия; это даже не мировоззрение; это всего лишь нежелание отрицать очевидное. К сожалению, мы живём в мире, где отрицание очевидного является делом принципа. Очевидное приходится констатировать снова и снова. Очевидное приходится отстаивать. Это неблагодарная задача. Она влечёт за собой обвинения в эгоизме и чёрствости. Более того, это задача, которая атеисту не нужна.
Стоит заметить, что никому не приходится заявлять о себе, как о не-астрологе или не-алхимике. Как следствие, у нас нет слов для людей, которые отрицают состоятельность этих псевдонаук. Исходя из того же принципа, атеизм – это термин, которого попросту не должно быть. Атеизм – естественная реакция разумного человека на религиозные догмы. Атеист – каждый, кто полагает, что 260 миллионов американцев (87% населения), которые, по данным опросов, никогда не сомневаются в существовании Бога, должны предоставить доказательства его существования и особенно его милосердия – учитывая непрестанную гибель ни в чём не повинных людей, свидетелями которой мы становимся каждый день. Только атеист способен оценить всю абсурдность нашего положения. Большинство из нас верит в бога, который столь же правдоподобен, как боги древнегреческого Олимпа. Ни один человек, независимо от своих заслуг, не может претендовать на выборную должность в Соединённых Штатах, если не заявит публично о своей уверенности в существовании такого бога. Значительная часть того, что именуется в нашей стране «общественной политикой», подчиняется табу и предрассудкам, достойным средневековой теократии. Ситуация, в которой мы находимся, плачевна, непростительна и ужасна. Она была бы смешна, если бы на кону не стояло так много.
Мы живём в мире, где всё меняется и всему – и хорошему, и плохому – рано или поздно приходит конец. Родители теряют детей; дети теряют родителей. Мужья и жёны внезапно расстаются, чтобы больше никогда не встретиться. Друзья прощаются в спешке, не подозревая, что виделись в последний раз. Наша жизнь, насколько хватает глаз, представляет собой одну грандиозную драму утраты. Большинство людей, однако, думают, что есть средство против любых утрат. Если мы будем жить праведно – не обязательно в соответствии с нормами этики, но в рамках определённых древних верований и кодифицированного поведения – мы получим всё, что хотим – после смерти. Когда наши тела больше не в силах служить нам, мы просто сбрасываем их, как ненужный балласт, и отправляемся в край, где нас ждёт воссоединение со всеми, кого мы любили при жизни. Разумеется, слишком рациональные люди и прочий сброд останутся за порогом этого счастливого пристанища; но зато те, кто при жизни заглушал в себе скепсис, смогут сполна насладиться вечным блаженством.
Мы живём в мире трудно вообразимых, удивительных вещей – от энергии термоядерного синтеза, дающей свет нашему солнцу, до генетических и эволюционных последствий этого света, что уже миллиарды лет разворачиваются на Земле – и при всём этом Рай отвечает самым мелочным нашим желаниям с обстоятельностью карибского круиза. Воистину, это поразительно. Кто-нибудь легковерный может даже подумать, что человек, страшась потерять всё, что ему дорого, создал и рай, и его сторожа бога по образу и подобию своему.
Подумайте об урагане Катрина, опустошившем Новый Орлеан. Более тысячи человек погибли, десятки тысяч потеряли всё своё имущество, и более миллиона были вынуждены покинуть свои дома. Можно с уверенностью сказать, что в тот самый момент, когда ураган обрушился на город, почти каждый житель Нового Орлеана верил во всемогущего, всеведущего и милосердного бога. Но чем же занимался бог, пока ураган разрушал их город? Не мог же он не слышать молитв стариков, которые искали спасения от воды на чердаках и в конце концов захлебнулись. Все эти люди были верующими. Все эти добропорядочные мужчины и женщины молились на протяжении всей своей жизни. Только атеисту хватает смелости признать очевидное: эти несчастные люди погибли, разговаривая с воображаемым другом.
Конечно, о том, что шторм библейских масштабов готов обрушиться на Новый Орлеан, предупреждали не раз, и меры, принятые в ответ на разразившуюся катастрофу, были трагически неадекватны. Но неадекватными они были только с точки зрения науки. Благодаря метеорологическим выкладкам и спутниковым снимкам учёные заставили немую природу заговорить и предсказали направление удара Катрины. Бог никому не поведал о своих планах. Если бы жители Нового Орлена всецело полагались только на милосердие Господа, они бы узнали о приближении смертельно опасного урагана только с первыми порывами ветра. Тем не менее, по результатам опроса, проведённого «Вашингтон Пост», 80% переживших ураган утверждают, что он лишь укрепил их веру в бога.
Пока Катрина поглощала Новый Орлеан, почти тысяча шиитских паломников была затоптана насмерть на мосту в Ираке. Нет сомнений в том, что эти паломники истово верили в бога, описанного в Коране: вся их жизнь была подчинена неоспоримому факту его существования; их женщины укрывали лица от его взгляда; их братья по вере регулярно убивали друг друга, настаивая на своей интерпретации его учения. Было бы удивительно, если бы хоть один из выживших в этой трагедии утратил веру. Скорее всего, выжившие воображают, что спаслись благодаря божьей милости.
Только атеист в полной мере видит безграничный нарциссизм и самообман верующих. Только атеист понимает, насколько аморально верить в то, что один и тот же милостивый бог спасал тебя от катастрофы и топил младенцев в их колыбелях. Отказываясь прятать реальность человеческого страдания за сладенькой фантазией о вечном блаженстве, атеист остро чувствует, насколько драгоценна человеческая жизнь – и как прискорбно то, что миллионы людей подвергают друг друга страданиям и отказываются от счастья по прихоти собственного воображения.
Трудно представить, катастрофа каких масштабов сможет поколебать религиозную веру. Холокоста оказалось недостаточно. Не хватило и геноцида в Руанде – даже несмотря на то, что среди убийц, вооружённых мачете, были священники. Как минимум 300 миллионов человек, среди них немало детей, погибли от оспы в XX веке. Воистину, пути господни неисповедимы. Похоже, даже самые вопиющие противоречия не помеха для религиозной веры. В вопросах веры мы целиком оторвались от земли.
Разумеется, верующие не устают заверять друг друга, что бог не несёт ответственности за человеческие страдания. Однако как ещё мы должны понимать утверждение о том, что бог вездесущ и всесилен? Другого ответа нет, и пора перестать увиливать от этого. Проблема теодицеи (оправдания бога) стара как мир, и мы дожны считать её решённой. Если бог существует, он либо не может предотвратить ужасающие бедствия, либо не хочет этого делать. Следовательно, бог либо бессилен, либо жесток. На этом месте благочестивые читатели прибегнут к следующему пируэту: нельзя подходить к богу с человеческими мерками нравственности. Но какие же мерки используют верующие, чтобы доказать доброту Господа? Конечно, человеческие. Более того, всякий бог, которого волнуют мелочи вроде однополых браков, или имени, которым его называют молящиеся, вовсе не так уж загадочен. Если бог Авраама существует, он недостоин не только грандиозности мироздания. Он недостоин даже человека.
Есть, разумеется, ещё один ответ – наиболее разумный и наименее одиозный одновременно: библейский бог – плод человеческого воображения. Как заметил Ричард Докинз, мы все являемся атеистами по отношению к Зевсу и Тору. Только атеист понимает, что библейский бог ничем не отличается от них. И, как следствие, только атеист может обладать достаточной долей сострадания, чтобы видеть глубину и значение человеческой боли. Ужасно то, что мы обречены умереть и потерять всё, что нам дорого; вдвойне ужасно то, что миллионы людей безо всякой нужды страдают и в течение своей жизни.
Тот факт, что в значительной части этих страданий напрямую виновата религия – религиозная нетерпимость, религиозные войны, религиозные фантазии и растрата и без того скудных ресурсов на религиозные нужды, — делает атеизм нравственной и интеллектуальной необходимостью. Эта необходимость, однако, ставит атеиста на периферию общества. Отказываясь терять связь с реальностью, атеист оказывается оторван от иллюзорного мира своих ближних.
ПРИРОДА РЕЛИГИОЗНОЙ ВЕРЫ
Согласно последним опросам, 22% американцев абсолютно уверены, что Иисус вернётся на Землю не позднее, чем через 50 лет. Ещё 22% полагают, что это вполне вероятно. Судя по всему, эти 44% — те же люди, кто посещает церковь как минимум раз в неделю, кто верит в то, что бог в прямом смысле завещал евреям землю израильскую, и кто хочет, чтобы нашим детям не преподавали научный факт эволюции. Президент Буш хорошо понимает, что такие верующие представляют собой наиболее монолитный и активный слой американского электората. Как следствие этого, их взгляды и предрассудки оказывают влияние почти на любое решение государственного значения. Очевидно, что либералы сделали из этого неверные выводы и теперь лихорадочно листают Писание, ломая голову над тем, как лучше умаслить легионы тех, кто голосует на основании религиозных догм. Более 50% американцев «негативно» или «крайне негативно» относятся к тем, кто не верит в бога; 70% полагают, что кандидаты в президенты должны быть «глубоко религиозны». Мракобесие в Соединённых Штатах набирает силу – в наших школах, в наших судах и во всех ветвях федеральной власти. Только 28% американцев верят в эволюцию; 68% верят в Сатану. Невежество такой степени, пронизывающее весь организм неуклюжей сверхдержавы, представляет проблему для всего мира.
Хотя всякий умный человек может запросто критиковать религиозный фундаментализм, так называемая «умеренная религиозность» до сих пор сохраняет престижное положение в нашем обществе, включая академические круги. В этом есть определённая доля иронии, поскольку даже фундаменталисты используют свои мозги более последовательно, чем «умеренные». Фундаменталисты оправдывают свои религиозные воззрения при помощи смехотворных доказательств и несостоятельной логики, но, по крайней мере, они пытаются найти хоть какое-то рациональное оправдание. Умеренные верующие, напротив, обычно ограничиваются перечислением благих последствий религиозной веры. Они не говорят, что верят в бога, потому что исполнились библейские пророчества; они просто заявляют, что верят в бога, потому что вера «придаёт смысл их жизни». Когда цунами погубило несколько сотен тысяч человек на следующий день после Рождества, фундаменталисты незамедлительно истолковали это как свидетельство божьего гнева. Оказывается, бог послал человечеству очередное туманное предупреждение о греховности абортов, идолопоклонства и гомосексуализма. Пусть и чудовищное с нравственной точки зрения, но такое истолкование является логичным, если исходить из определённых (абсурдных) посылок. Умеренные верующие, напротив, отказываются делать какие бы то ни было выводы из действий Господа. Бог остаётся тайной тайн, источником утешения, легко совместимым с самыми кошмарными злодеяниями. Перед лицом таких катастроф, как азиатское цунами, либеральная религиозная общественность с готовностью несёт слащавый и отупляющий разум вздор.
И всё-таки люди доброй воли совершенно естественно предпочитают такие трюизмы одиозному морализаторству и пророчествам истинно верующих. В промежутках между катастрофами акцент на милосердии (а не гневе), безусловно, заслуга либеральной теологии. Однако стоит заметить: когда из моря вытаскивают раздутые тела погибших, мы наблюдаем человеческое, а не божественное милосердие. В дни, когда стихия вырывает тысячи детей из рук матерей и равнодушно топит их в океане, мы видим с предельной ясностью, что либеральная теология – самая вопиюще абсурдная из человеческих иллюзий. Даже теология божьего гнева более состоятельна интеллектуально. Если бог существует, его воля не является загадкой. Единственное, что является загадкой во время таких ужасных событий, — это готовность миллионов психически здоровых людей верить в невероятное и считать это вершиной нравственной мудрости.
Умеренные теисты утверждают, что разумный человек может верить в бога просто потому, что такая вера делает его счастливей, помогает ему преодолеть страх смерти или придаёт смысл его жизни. Это утверждение – чистой воды абсурд. Его нелепость становится очевидной, как только мы заменяем понятие «бог» на какое-нибудь другое утешительное предположение: представим, например, что некто хочет верить, что где-то в его огроде зарыт бриллиант величиной с холодильник. Вне всякого сомнения, верить в такое очень приятно. Теперь представьте, что бы случилось, если бы некто последовал примеру умеренных теистов и стал защищать свою веру следующим образом: на вопрос, почему он думает, что в его огороде зарыт бриллиант, в тысячи раз превосходящий размерами любой из доселе известных, он даёт ответы вроде «эта вера составляет смысл моей жизни» или «по воскресеньям моя семья любит вооружаться лопатами и искать его», или «я не хотел бы жить во вселенной без бриллианта размером с холодильник у себя в огороде». Ясно, что эти ответы неадекватны. Хуже того: так отвечать может либо безумец, либо идиот.
Ни пари Паскаля, ни «прыжок веры» Кьеркегора, ни прочие ухищрения, на которые идут теисты, не стоят выеденного яйца. Вера в существование бога означает веру в то, что его существование неким образом соотносится с вашим, что его существование является непосредственной причиной веры. Между фактом и его принятием должна существовать некая причинно-следственная связь или видимость такой связи. Таким образом, мы видим, что религиозные утверждения, если они претендуют на описание мира, должны носить доказательный характер – как и любые другие утверждения. При всех свои прегрешениях против разума, религиозные фундаменталисты понимают это; умеренные же верующие – почти по определению – нет.
Несовместимость разума и веры уже на протяжении столетий является очевидным фактом человеческого познания и общественной жизни. Либо у вас есть веские причины придерживаться определённых взглядов, либо таких причин у вас нет. Люди любых убеждений естественным образом признают верховенство разума и прибегают к его помощи при первой же возможности. Если рациональный подход позволяет найти доводы в пользу учения, он непременно берётся на вооружение; если рациональный подход угрожает учению, он высмеивается. Иногда это происходит в одном предложении. Только если рациональные свидетельства в пользу религиозной доктрины неубедительны или начисто отсутствуют, или если всё свидетельствует против неё, приверженцы доктрины прибегают к «вере». В остальных случаях они просто приводят основания для своих убеждений (напр., «Новый Завет подтверждает пророчества Ветхого Завета», «я видел лицо Иисуса в окне», «мы молились, и опухоль нашей дочери перестала расти»). Как правило, эти основания недостаточны, но всё-таки они лучше, чем полное отсутствие оснований. Вера – всего лишь лицензия на отрицание разума, которую выдают себе последователи религий. В мире, который продолжает сотрясать грызня несовместимых вероучений, в стране, ставшей заложником средневековых понятий «бог», «конец истории» и «бессмертие души», безответственное разделение общественной жизни на вопросы разума и вопросы веры более не приемлемо.
ВЕРА И ОБЩЕСТВЕННОЕ БЛАГО
Верующие регулярно заявляют, что атеизм несёт ответственность за ряд самых чудовищных преступлений XX-го столетия. Однако, хотя режимы Гитлера, Сталина, Мао и Пол Пота действительно были в разной степени антирелигиозны, они не отличались чрезмерной рациональностью. Их официальная пропаганда представляла собой жуткую мешанину заблуждений – заблуждений о природе расы, экономики, национальности, исторического прогресса и опасности интеллектуалов. Во многих отношениях, религия была прямым виновником даже в этих случаях. Возьмём Холокост: антисемитизм, построивший нацистские крематории и газовые камеры, был напрямую унаследован у средневекового христианства. На протяжении веков верующие немцы рассматривали евреев как самых страшных еретиков и приписывали любое общественное зло их присутствию среди правоверных. И хотя в Германии ненависть к евреям находила преимущественно светское выражение, религиозная демонизация евреев в остальной Европе не прекращалась никогда. (Даже Ватикан вплоть до 1914 года регулярно обвинял евреев в том, что они пьют кровь христианских младенцев.)
Освенцим, Гулаг и поля смерти в Камбодже – не примеры того, что происходит, если люди начинают слишком критично относится к иррациональным убеждениям. Напротив, эти ужасы иллюстрируют опасность некритического отношения к определённым светским идеологиям. Нет нужды объяснять, что рациональные аргументы против религиозной веры не являются аргументами в пользу слепого принятия некой атеистической догмы. Проблема, на которую указывает атеизм, — это проблема догматического мышления вообще, а в любой религии доминирует именно такое мышление. Ни одно общество в истории ещё не страдало от избытка рациональности.
Хотя большинство американцев считают избавление от религии недостижимой целью, значительная часть развитых стран уже достигла этой цели. Может быть, исследования «религиозного гена», заставляющего американцев безропотно подчинять свою жизнь дремучим религиозным фантазиям, помогут объснить, почему у стольких жителей развитого мира этот ген, судя по всему, отсутствует. Уровень атеизма в подавляющем большинстве развитых стран начисто опровергает любые утверждения о том, что религия является моральной необходимостью. Норвегия, Исландия, Австралия, Канада, Швеция, Швейцария, Бельгия, Япония, Нидерланды, Дания и Великобритания – все эти страны принадлежат к числу наименее религиозных на нашей планете. По данным ООН за 2005 год эти страны также являются самыми здоровыми – это заключение сделано на основе таких показателей, как продолжительность жизни, всеобщая грамотность, годовой доход на душу населения, уровень образования, равенство полов, число совершаемых убийств и детская смертность. Напротив, 50 наименее развитых стран на планете в высшей степени религиозны – все до единой. Ту же картину рисуют и другие исследования.
Среди богатых демократических обществ Соединённые Штаты уникальны своим уровнем религиозного фундаментализма и неприятия теории эволюции. США также уникальны высокими показателями убийств, абортов, подростковых беременностей, венерических заболеваний и детской смертности. Та же зависимость прослеживается и в самих Соединённых Штатах: штаты Юга и Среднего Запада, где религиозные предрассудки и враждебность к эволюционной теории наиболее сильны, характеризуются самыми высокими показателями перечисленных выше проблем; в то время как относительно светские штаты Северо-востока ближе к европейским нормам. Разумеется, статистические зависимости такого рода не решают проблему причины и следствия. Возможно, вера в бога ведёт к социальным проблемам; возможно, социальные проблемы усиливают веру в бога; возможно, что и то, и другое является следствием другой, более глубинной проблемы. Но даже если оставить в стороне вопрос причины и следствия, эти факты убедительно доказывают, что атеизм полностью совместим с базовыми требованиями, которые мы предъявляем к гражданскому обществу. Они также доказывают – без каких-либо оговорок – что религизная вера не приносит никакой пользы здоровью общества.
Что особенно показательно, государства с высоким уровнем атеизма демонстрируют наибольшую щедрость в помощи развивающимся странам. Сомнительная связь между буквальным истолкованием христианства и «христианскими ценностями» опровергается и другими индикаторами благотворительности. Сравните разницу в оплате труда высшего руководства компаний и основной массы их подчинённых: 24 к 1 в Великобритании; 15 к 1 во Франции; 13 к 1 в Швеции; в США, где 83% населения верят в то, что Иисус буквально восстал из мёртвых, — 475 к 1. Похоже, что немало верблюдов надеются без труда протиснуться сквозь игольное ушко.
РЕЛИГИЯ КАК ИСТОЧНИК НАСИЛИЯ
Одна из главных задач, стоящих перед нашей цивилизацией в XXI-м веке, — научиться говорить о самом сокровенном – этике, духовном опыте и неизбежности человеческого страдания – на языке, свободном от вопиющей иррациональности. Ничто так не мешает достижению этой цели, как уважение, с которым мы относимся к религиозной вере. Несовместимые религиозные учения раскололи наш мир на несколько общин – христиан, мусульман, иудеев, индуистов и т. д. – и этот раскол стал неисчерпаемым источником конфликтов. По сей день религия неустанно порождает насилие. Конфликты в Палестине (иудеи против мусульман), на Балканах (православные сербы против хорватских католиков; православные сербы против боснийских и албанских мусульман), в Северной Ирландии (протестанты против католиков), в Кашмире (мусульмане против индуистов), в Судане (мусульмане против христиан и приверженцев традиционных культов), в Нигерии (мусульмане против христиан), в Эфиопии и Эритрее (мусульмане против христиан), в Шри-Ланке (буддисты-сингалезийцы против тамильских индуистов), в Индонезии (мусульмане против христиан Тимора), в Иране и Ираке (мусульмане-шииты против мусульман-суннитов), на Кавказе (православные русские против чеченских мусульман; мусульмане-азербайджанцы против армянских католиков и православных) – это всего лишь несколько из множества примеров. В кажом из этих регионов религия была либо единственной, либо одной из главных причин гибели миллионов людей в последние десятилетия.
В мире, которым правит невежество, только атеист отказывается отрицать очевидное: религиозная вера придаёт человеческому насилию ошеломительный размах. Религия стимулирует насилие как минимум двумя способами: 1) Люди часто убивают других людей, поскольку верят, что этого от них хочет творец вселенной (неизбежным элементом такой психопатической логики является убеждённость, что после смерти убийце гарантировано вечное блаженство). Примеры такого поведения бесчисленны; террористы-смертники – наиболее яркий. 2) Крупные сообщества людей готовы вступить в религиозный конфликт уже потому, что религия сотавляет важную часть их самосознания. Одна из непроходящих патологий человеческой культуры заключается в склонности людей воспитывать в своих детях страх и ненависть к другим людям по религиозному признаку. Многие религиозные конфликты, вызванные, на первый взгляд, мирскими причинами, на самом деле имеют религиозные корни. (Если не верите, спросите у ирландцев.)
Невзирая на эти факты, умеренные теисты склонны воображать, что любой человеческий конфликт может быть сведён к отсутствию образования, бедности и политическим разногласиям. Это одно из многочисленных заблуждений либеральных праведников. Чтобы развеять его, нам нужно всего лишь вспомнить, что люди, захватившие самолёты 11 сентября 2001 года, имели высшее образование, происходили из обеспеченных семей и не страдали ни от какого политического угнетения. При этом они проводили очень много времени в местной мечети, беседуя о развращённости неверных и о наслаждениях, которые ждут мучеников в раю. Сколько ещё архитекторов и инженеров должны врезаться в стену на скорости 400 миль в час, чтобы мы наконец поняли: воины джихада порождаются не плохим образованием, бедностью или политикой? Правда, как ни шокирующе это звучит, такова: человек может быть настолько хорошо образован, что сумеет построить атомную бомбу, не переставая верить в то, что в раю его поджидают 72 девственницы. Такова лёгкость, с которой религиозная вера раскалывает человеческое сознание, и такова степень терпимости, с которой наши интеллектуальные круги относятся к религиозному вздору. Только атеист понял то, что уже должно быть очевидно любому думающему человеку: если мы хотим ликвидировать причины религиозного насилия, мы должны нанести удар по ложным истинам мировых религий.
Почему религия – такой опасный источник насилия?
— Наши религии принципиально исключают друг друга. Либо Иисус восстал из мёртвых и рано или поздно вернётся на Землю в обличье супергероя, либо нет; либо Коран является непогрешимым заветом Господа, либо нет. Каждая религия содержит в себе однозначные утверждения о мире, и уже одно только изобилие таких взаимоисключающих утверждений создаёт почву для конфликта.
— Ни в одной другой области человеческой деятельности люди не постулируют своё отличие от других с таким максимализмом – и не привязывают эти отличия к вечным мукам или вечному блаженству. Религия – это единственная область, в которой противопоставление «мы-они» приобретает трансцендентное значение. Если вы действительно верите, что только употребление правильного имени бога может спасти от вечных мук, то жестокое обращение с еретиками может рассматриваться как вполне разумная мера. Возможно, ещё разумней сразу их убить. Если вы верите, что другой человек может, всего лишь сказав что-то вашим детям, обречь их души на вечное проклятие, то сосед-еретик гораздо опасней насильника-педофила. В религиозном конфликте ставки сторон намного выше, чем в случае межплеменной, расовой или политической вражды.
— Религиозная вера – табу в любом разговоре. Религия – единственная область нашей деятельности, в которой людей последовательно ограждают от необходимости подкреплять свои глубочайшие убеждения какими бы то ни было доводами. Вместе с тем, эти убеждения зачастую определяют то, ради чего человек живёт, ради чего он готов умереть и – слишком часто – ради чего он готов убить. Это крайне серьёзная проблема, поскольку при слишком высоких ставках людям приходится выбирать между диалогом и насилием. Только фундаментальная готовность использовать свой разум – то есть корректировать свои убеждения в соответствии с новыми фактами и новыми доводами – может гарантировать выбор в пользу диалога. Убеждённость без доказательств обязательно влечёт за собой раздор и жестокость. Нельзя сказать с уверенностью, что рациональные люди всегда будут согласны друг с другом. Но можно быть абсолютно уверенным в том, что иррациональные люди всегда будут разделены своими догмами.
Вероятность того, что мы преодолеем расколотость нашего мира, создавая новые возможности для межконфессионального диалога, исчезающе мала. Терпимость к записной иррациональности не может быть конечной целью цивилизации. Несмотря на то, что члены либеральной религиозной общественность договорились смотреть сквозь пальцы на взаимоисключающие элементы своих вероучений, эти элементы остаются источником перманентного конфликта для их единоверцев. Таком образом, политкорректность не является надёжной основой для человеческого сосуществования. Если мы хотим, чтобы религиозная война стала для нас столь же непредставимой, как каннибализм, добиться этого можно только одним способом – избавившись от догматической веры.
Если наши убеждения основаны на разумных доводах, нам не нужна вера; если же у нас нет доводов или они никуда не годятся, это значит, что мы утратили связь с реальностью и друг с другом. Атеизм – это всего лишь приверженность самому базовому мерилу интеллектуальной честности: ваша убеждённость должна быть прямо пропорциональна вашим доказательствам. Убеждённость в отсутствие доказательств – и особенно убеждённость в том, доказательств чему попросту не может быть – порочна как с интеллектуальной, так и с нравственной точки зрения. Только атеист понимает это. Атеист – это всего лишь человек, который увидел лживость религии и отказался жить по её законам.
************************************
Сэм Хэррис – современный американский философ, лауреат премии американского ПЕН-клуба за лучшую не-художественную книгу – «Конец веры» (2005).
***********************************
Барбара Смоукер
ДОЛЖНЫ ЛИ МЫ УВАЖАТь РЕЛИГИЮ?
25-го мая 2006 года я принимала участие в дебатах Оксфордского Университетского Союза, выступая против тезиса «Свобода слова должна быть ограничена уважением к религии». Главным докладчиком с моей стороны был Флемминг Розе, редактор датской газеты, опубликовавшей скандальные карикатуры на пророка Мухаммеда. Поскольку за голову Розе обещана семизначная сумма, дебатам сопутствовали чрезвычайные меры безопасности. Всех обыскивали на входе. Раньше, будучи президентом Национального Светского Общества, я регулярно принимала участие в университетских дебатах (с начала 70-х и до 90-х годов). Когда доходило до голосования, моя сторона почти неизменно оказывалась проигравшей, но в этот раз мы победили с большим отрывом – 129 против 59. Если бы вместо слова «религия» тезис содержал любое другое отвлечённое существительное, мы бы победили 188 к 0. Представьте, что этим словом была бы «наука». Тезис звучал бы следующим образом: «Свобода слова должна быть ограничена уважением к науке.» Ни один здравомыслящий человек не проголосовал бы за это – прежде всего, ни один настоящий учёный. Почему же религия находится в столь привилегированном положении? За тысячи лет это стало нормой нашей жизни – никому и в голову не приходит, что эта норма нуждается в оправдании.
Как я отметила в ходе дебатов, обоснование уважения к религии схоже с Моисеевой заповедью: «Чти отца твоего и матерь твою.» А если отец и матерь оказались убийцами? Тогда они не заслуживают никакого уважения – как не заслуживают его большинство религий. Должны ли мы, в таком случае, уважать религиозную веру? Ни в коем случае. Должны ли мы уважать верующих? Да – если они не совершают преступлений против общества и не стремятся навязать свои религиозные взгляды остальным.
Тем не менее, даже если мы уважаем их как добропорядочных людей, мы не можем уважать их верования. Вера – то есть твёрдая убеждённость при отсутствии доказательств – предаёт человеческий разум, подрывает научное познание и компрометирует нормы нравственности. Если бы религиозные доктрины имели доказательства, они не являлись бы предметом веры; они были бы знанием.
Мы должны извинить средневековых скептиков, которые предпочитали показное уважение к христианству смерти на костре, и современных мусульман-вероотступников, которые сохраняют внешнюю приверженность исламу в тех исламских государствах, где вероотступничество до сих пор карается смертью; но для нас, живущих в относительно либеральном обществе, никаких извинений быть не может. Более того, наш долг – поддержать жертв религиозного угнетения в других странах, перестав молчать по углам и окрыто заявив о своих взглядах. Свобода слова важнее уважения к религии.
Сомнение жизненно необходимо, поскольку является дорогой к знанию; но если свободное высказывание и обсуждение сомнений невозможны, сомнения не могут быть оценены, и знание, которое они приносят, не достигнет общества.
Тоталитарные радикалы, к какой бы религии или секте они ни принадлежали, неизменно отводят вере первое место, а свободе не оставляют никакого места вообще. На повестке дня, таким образом, стоит цензура, включая заразительную самоцензуру, а за ней следует насилие. В обществе, которым правит религиозная ортодоксия, нет свободы вероисповедания. Стоит отметить, что насилие в связи с датскими карикатурами было намеренно спровоцировано исламскими экстремистами, которые опубликовали подчёркнуто неуважительные версии карикатур в исламских странах – спустя четыре месяца после публикации оригиналов.
Я осуждала это с несколькими умеренными мусульманами. Безусловно осуждая разразившееся насилие, они, как правило, добавляли: «Но люди не должны оскорблять религию.» Почему? Никто не возражает против высмеивания политических взглядов – они открыты свободному обсуждению. Истинное уважение к религии позволило бы ей стать столь же открытой и опираться на правду, рождающуюся в ходе свободной дискуссии. Пока она закрыта для непредвзятого анализа. По-видимому, правоверные понимают, что такого анализа вера может и не выдержать. Политики и лицемерные чиновники говорят нам, что называть виновников событий 7 июля 2005 года исламскими террористами неполиткорректно – но, конечно же, всем известно, что они были мусульманами, причём самого радикального толка. Их вера в загробное блаженство для мучеников – ещё один аспект проблемы, и, поскольку эта вера непоколебима, возможным решением могло бы стать подкреплённое Кораном заявление авторитетного аятоллы о том, что террористы-смертники на самом деле попадают прямиком в ад (или, по крайней мере, что в раю кончились девственницы).
Мы должны предотвратить любые акты возмездия, направленные против в большинстве своём миролюбивых британских мусульман. Однако политика задабривания исламских экстремистов, которую проводили прежние администрации, порой заходила слишком далеко. Например, ещё в 1989 году, когда имамы в эфире Би-Би-Си обещали вознаграждение за убийство Салмана Рушди, никому не пришло в голову судить их за подстрекательство к убийству.
Террористы-смертники, взорвавшие себя 7 июля, были молодыми мусульманами, родившимися в Великобритании; троих из них опознали почти сразу. По крайней мере один из них регулярно посещал мечеть в Финсбури-Парке, где Абу Хамза, при полном попустительстве властей, в течении восьми лет проповедовал ненависть и подстрекал молодых людей к убийствам, пока в 2004 году Прокуратура Её Величества не завела наконец против него уголовное дело, — и то лишь потому, что Соединённые Штаты потребовали его экстрадиции для суда за преступления против этой страны.
Слово «задабривание» принято произносить только применительно к договору Невилла Чемберлена с Гитлером в 1938 году, но как ещё описать нынешнее задабривание мусульман в Великобритании? Очевидно, что невозможно искренне уважать идеологию, которую наш разум отвергает как суеверие – не говоря уже о том, что это опасное суверие – и тезис о необходимости уважения на самом деле означает, что мы должны изображать уважение к религии из соображений политкорректности. Получается, что тезис, обсуждавшийся в Оксфорде, по меньшей мере требует от нас лицемерия.
Но лицемерие – это ещё не самое страшное.
Когда идеологии, уважение к которым мы разыгрываем, безнаказанно внушаются детям, и некоторые из этих детей в результате становятся террористами-смертниками, лицемерие равносильно соучастию в моральном насилии над детьми, угнетении женщин и даже в подстрекательстве к терроризму. Наши политики только усугубили эту проблему, оказывая государственную поддержку школам, пропагандирующим отдельные религиозные вероучения. Они гонятся за дополнительными голосами, в то время как сами наверняка придерживаются другого набора суеверий – несовметимого со всеми остальными.
Нам говорят, что ислам сам по себе не виноват в том, что произошло в в Нью-Йорке, Мадриде и Лондоне. Ислам не виноват в волне погромов и насилия в ответ на публикацию нескольких безобидных рисунков. С таким же успехом можно заявлять, что преступления инквизиции никак не были связаны с христианством.
В Евангелиях Иисус последовательно отождествляет добродетель с верой в него. Во времена господства Церкви утверждение Фомы Аквинского о том, что «неверие есть величайший из грехов», считалось абсолютной истиной. Отсюда инквизиция, Крестовые походы и сжигание ведьм, еретиков и евреев на кострах, пламя которых раздувала христианская вера. Пытки применялись не потому, что нехорошие люди извратили хорошую религию; преследование скептиков логически вытекает из христианского отождествления веры и спасения и особенно из дикой идеи о том, что Бог может наказать всех за неверие немногих.
Мухаммад принял эстафету у Иисуса, и Коран содержит ещё больше маниакальных проклятий на головы неверующих, чем Новый Завет. Более того, ислам до сих пор не отказался от своих самых жестоких обычаев в той степени, в которой за последние несколько столетий это сделало христианство.
Талибы, Аль-Кайда и иракский Корпус Бадр (под командованием местного Верховного Совета Исламской Революции) – все они, разумеется, экстремисты, но они придерживаются ортодоксальных взглядов, логически вытекающих из Корана, который описывает женщин как существ второго сорта и призывает верующих вести джихад против еретиков и неверных. Умеренные мусульмане могут списать это на превратное истолкование писания – но зачем же Аллаху или Пророку его понадобилось плодить двусмысленности? Даже две главные ветви ислама, шииты и сунниты, охвачены взаимной ненавистью – и не только в Ираке.
Мусульмане, говорят нам, чувствительны, и шутки над их религией глубоко оскорбляют их. Неужели они отказывают своему предполагаемому творцу в самом элементарном чувстве юмора? Не он ли, собственно говоря, изобрёл смех? И неужели он так слаб, что не перенесёт шутки, если какой-нибудь каменнолицый мулла не бросится на его защиту? Или это их вера так слаба, что они опасаются её заражения? Им не мешало бы вспомнить старую детскую присказку: «Палки и камни могут переломать мне кости, но мне не будет больно от слов.»
Заявлять о своей сверхчувствительности и о глубоком оскорблении, которое наносят вам слова и картинки, — это, конечно же, способ добиваться привилегий. Все остальные должны выбирать выражения, чтобы не оскорбить вас. Существует мнение: поскольку богохульство до сих пор номинально является в Великобритании уголовно наказуемым деянием, и при этом закон распространяется только на доктрины англиканской церкви, справедливость требует, чтобы закон взял под свою защиту и другие религии. Но этот закон больше не применяется, и наилучшим решением было бы вовсе отменить его, как Комиссия по законодательству уже неоднократно предлагала разным администрациям, чьи уши оказались ещё более глухи, чем у людей моего возраста. Однако теперь понятие богохульства получило вторую жизнь под именем «неуважение к религиозным чувствам».
Наше нынешнее правительство даже предприняло попытку сделать такое неуважение уголовным деянием под другим новым именем: «подстрекательство к религиозной ненависти». К счастью, смягчающие поправки к соответствующему законопроекту, внесённые Палатой Лордов, были в конце концов одобрены Палатой Общин – большинством в один голос, в отсутствие Тони Блэра – 31 января этого года. После этого закон был принят.
Разумеется, закон должен защищать людей – в этом и заключается смысл его существования – и у нас уже есть немало общих законов для защиты людей. Нам не нужны специальные законы о защите определённых идей.
20 февраля Папа Бенедикт XVI призвал все мировые религии уважать друг друга. Никаких призывов об уважении к атеизму, разумеется, не прозвучало.
Вообще говоря, как Папа может уважать ислам, если тот проповедует, что верящих в «богохульную» христианскую Троицу ожидает вечность в аду? Не говоря уже о том, что в некоторых мусульманских странах те, кто переходит из ислама в христианство, до сих пор приговариваются к смертной казни. Фатва, которую недавно издал шиитский аятолла Али аль-Систани, гласит, что все гомосексуалисты должны быть не просто убиты, но они должы быть убиты «самым жестоким» из возможных способов. По сравнению с этим, гомофобия самого Папы Бенедикта начинает казаться довольно сдержанной.
Под давлением религиозных лидеров, позабывших свои разногласия в борьбе за общее авторитарное дело, Совет Европы рассматривает внесение в Европейский Парламент и даже в ООН законопроекта, призванного насаждать «уважение к религиозным чувствам» в международных масштабах. Использование слова «чувства» придаёт этой тенденциозной цели видимость эмоционального участия. Но, говоря по совести, религия попросту не может пользоваться интеллектуальным уважением, если мы хотим, чтобы честность возобладала над лицемерием. Притворное уважение к религии было бы не только угодливым криводушием, но привело бы к торжеству средневековых суеверий и потере целого ряда общественных и индивидуальных свобод, с трудом отвоёванных за последние несколько столетий.
Таким образом, во имя свободы и во имя правды, мы должны противостоять насаждению лицемерного уважения к религиозной вере.
Вместо того, чтобы умерить свободу слова из уважения к религии, мы должны умерить своё уважение к религии ради свободы слова.
***************************************
Барбара Смоукер (род. в 1923 г.) — известный британский гуманист, в прошлом президент Национального Светского Общества Беликобритании (1971 — 1996) и Общества Добровольной Эвтаназии (1981 — 1985).
Ну а о том, чтобы разбираться во что же таки верят .. об этом и говорить не приходится. .. Автор действительно смел, 
Ну зачем же так ? .. не всегда желаемое будет именно таким .. не всегда верующий — пытающийся продлить неестесственную жизнь своей веры 
Я пытаюсь лишь сказать, что уважать есть за что 
