Амур чистил снайперскую винтовку.
На мускулистых руках под высоко закатанными рукавами пропотевшей линялой
рубахи цвета хаки, шевелились жгуты мышц. Уперев приклад винтовки в
каблук высокого ботинка, Купидон мерно двигал шомполом. Шшшших. Шшшших.

Святой Валентин с интересом глядел на широченную спину бога любви,
мысленно представляя себе, что было бы, если бы в своей работе тот
пользовался, например, секирой. Словно почувствовав его взгляд, Амур
оглянулся.
— Фух, — сказал он, — жарко сегодня.
— Февраль вроде, — без особого энтузиазма отозвался Валентин, — откуда
жара?
Амур заглянул в канал ствола и удовлетворенно сплюнул.
— Февраль, — бормотнул он, — февраль... Работы вагон, вот и жара. По всему
миру.
— Ты чего таким старьем пользуешься? — спросил Святой Валентин,
разглядывая добела вытертую сталь старенькой “снайперки”. Амур хмыкнул и
сдвинул подальше на затылок черный берет со щитом “Wild Geese”.
— А чего? — обиженно сказал он, несколько раз щелкнув затвором. —
Тяжеловата, конечно. Зато надежная. Тульский Мосин, семь шестьдесят два.
Хоть песка в нее насыпь — работает как часы, и хрупких деталей нет,
кроме прицела. А возьми какую-нибудь Си-Эф-Ай Лимитед Эдишн АА — хлопот
не оберешься...
Валентин поморщился. Он уже успел позабыть, что огнестрельное оружие
было для Амура “бзиком”, о винтовках, глушителях и боеприпасах он мог
говорить неделями, тем более, что времени у него было хоть отбавляй.
— Или вот Штейр Шарфшутцен Гевер семидесятого года... — доносился до него
голос Амура. Валентин поспешно прервал увлекшегося бога любви.
— Лучше бы ты из лука, как в старину, стрелял.
— Из лу-ука... — презрительно протянул Амур. Винтовку он уже оставил в
покое, и теперь медленно водил по точильному камню черным лезвием
длинного ножа. — Лук, Валя — это прошлый век... нет, даже не век, а
тысячелетие. А еще: где мне столько стрел взять? Титановые — давай-ка
ты, потаскай с собой? А деревянными только попробуй начать стрелять,
сразу чертовы защитники окружающей среды на дыбы встанут. Гринписовцы
всякие, международники.
Он помолчал, проверяя остроту лезвия на толстом неровном ногте большого
пальца.
— И потом... Поправки на ветер сильнее надо делать, дальность ниже,
точность поражения. Нет. Хватит луков.
— А арбалеты? — осведомился святой, вертя в руках открытку-”валентинку”.

— Пробовал, — твердо покачал головой Амур, — не мое. Стрелы еще тяжелее,
заряжать дольше. Хотя вот, есть кассетного заряжания... нет, все равно не
для меня.

— Знаешь, что? — сказал Валентин. Он порвал открытку на мелкие кусочки,
ссыпал их с ладони и стоял, провожая взглядом белые квадратики,
уносящиеся по ветру. Амур вопросительно поднял бровь.
— Заведи себе самолет и переходи на бомбометания. Кассетные бомбы,
шариковые... Вакуумные. Сразу всех и накроешь, никто не уйдет.
— Смешно, — скривился бог любви, досылая патрон в патронник, — шутник
ты, Валентин, хоть и святой. Нам сегодня весь день в паре работать, не
забыл?
— Помню, — вздохнул Валентин, машинально тронув дальномер, висящий на
поясе, — ну, мое дело маленькое, как у всякого корректировщика. Я только
предупреждения рассылаю. Мол, “ты будешь моим Валентином”. Или
Валентиной. Только человек это получил, а тут ты — бах! и точка.
Постарайся все-таки в голову не стрелять. Рассудочная любовь — она, сам
знаешь, добром не кончается, да и вообще — абсурд какой-то.
— Привычка с Косова, — проворчал Амур, подгоняя ремень, — ладно, как
скажешь. В сердце так в сердце.
— И без контрольного, ладно? — Валентин твердо выдержал обиженный взгляд
бога, словно у того отняли любимую игрушку. — Не надо контрольного,
Амур. Мы не киллеры.
— Можно подумать, то, что мы делаем — лучше...

Валентин махнул рукой и отвернулся. Глянул вниз.
— А, вот и первый. Ранняя пташка.
— Ветер? — деловито спросил Амур, приникая глазницей к окуляру прицела.
— Расстояние, угол?