|
|
От: |
anonymous
|
http://denis.ibaev.name/ |
| Дата: | 03.10.23 07:44 | ||
| Оценка: | 6 (2) -1 | ||
Мне нравится модель так называемых «четырех Россий», различающая «Россию воюющую», «Россию столичную», «Россию глубинную» и «Россию уехавшую». Для одних операция стала долгожданным событием, которое позволило им мобилизоваться. Для других — шоком, травмой, стимулом улететь из страны или уйти во внутреннюю эмиграцию. Для третьих — возможностью прилично заработать, в том числе рискуя собственной жизнью и здоровьем. Но как бы сильно эти группы ни различались, все они, за исключением «отъехавших», объединились вокруг Владимира Путина. Держатся за него не только как за символ, но и как за спасительный якорь. В экстремальной ситуации, в которой сегодня находится Россия, Путин остается защитником и спасителем. Все поняли, что мы в одной лодке, и если сейчас разбегаться в разные стороны, то будет только хуже — костей не соберешь.
Тревожность — это то, что у нас в базе, причем уже примерно пять лет. С середины 2018 года страна находится в сложном социально-психологическом состоянии. Сначала пенсионная реформа, потом пандемия, а теперь СВО. Все это очень тяжело. Одновременно идут адаптационные процессы. «Столичная» Россия уходит в себя: есть моя жизнь, а есть что-то далекое — там, на полях сражений. А «воюющая Россия», наоборот, мобилизована и действует по принципу «все для фронта, все для победы». Эти люди необязательно воюют, это могут быть члены семей военнослужащих, волонтеры. Они, может, составляют относительно небольшую часть общества, но эта часть очень активная, пассионарная. Настроения в целом представляют пеструю смесь, где есть и тревога, и стремление нормализовать жизнь разными способами, и желание победить как можно быстрее, и желание абстрагироваться от больших событий, уйти в частную жизнь.
Ушли в себя, думаю, миллионов двадцать — так называемая «столичная Россия». Это бенефициары прежней сытой жизни, которые сначала были фрустрированы пандемией, потому что по ним она ударила сильнее, чем по более бедным слоям. Сейчас часть из них уехали, а основная часть — это, если так можно выразиться, мелкие буржуа, столичный средний класс — московский, петербургский, екатеринбургский… Они стараются делать вид, что ничего не изменилось, не особо интересуются происходящим в зоне боевых действий, если только это не касается напрямую их собственной безопасности.
Есть приграничные регионы. Кто-то оттуда уехал, остальные настороже, включили повышенный риск в свою повседневность. У них мотивация на успешное завершение СВО гораздо выше. А если взять Зауралье, Сибирь, Дальний Восток, значительную часть Центральной России, то у них проблемы прежние: цены, лекарства, работа и т. д. Ну и есть, конечно, те, кто ищут для себя новые возможности.
Существуют несколько вариантов образа будущего, каждый из них специфичен для той или иной группы. Первый образ: мы будем жить как на идеализированном Западе, где комфортно, зажиточно и красиво. И, конечно, мирно и спокойно. Для страны в целом таким образом де-факто стала Москва. Этот образ можно назвать «Комфортная Россия». Второй образ — это «техно-гаджет-будущее». Высокие технологии, полеты на Марс, киборги, беспилотные автомобили и курьеры. Границы проницаемые, мир более или менее един. Такой образ ближе, с одной стороны, инженерно-техническим специалистам, с другой — глобализированной части молодежи. Третий образ — «Великая Россия». Страна, которая может сказать «нет»! Ее в мире боятся и уважают за силу и твердость. Страна, которая победила в СВО, и на этом не останавливается. Играет важную роль в мире. Это образ будущего для «воюющей России». Наконец, есть образ «Справедливой России» — страны, где неравенство преодолено, где справедливость из лозунга превратилась в норму, где обеспечены равные возможности для детей не только чиновников и миллиардеров, но и простых людей. Этот образ ближе людям в возрасте, в том числе предпенсионном, с умеренно-левыми симпатиями, ностальгией по СССР.
Безопасность — сейчас это главная ценность, то, чего не хватает. Владимир Путин — гарант безопасности не только по Конституции, но и по жизни. Таковы его главные ролевые функции на протяжении многих лет. И конечно, они будут важными и для избирателей 2024 года.
Сегодня в обществе сложилось доминирующее мнение, что СВО — это тяжелое, но необходимое решение президента. А его поддержка после 24 февраля 2022 года существенно выросла: была 63 %, стала 74 %. Это высокий уровень поддержки, и он сам по себе, без всякой пропаганды, оказывает определенное психологическое воздействие на людей. Это мейнстрим, который сформировался весной прошлого года и сохраняется. Конечно, часть людей оказываются за его границами. И этим людям нужно сделать выбор по известной модели Хиршмана: голос, выход или верность. Ты можешь солидаризироваться с новой парадигмой, против нее протестовать либо уйти — из семьи, из компании, уехать из страны. Что, собственно, и произошло. Каждый занял позицию и ее придерживается. Перебежек из лагеря в лагерь немного.
Сегодня общественное мнение не очень интересуется вопросом, кто начал и почему так произошло. Большинство убеждено, что начали не мы, что мы скорее обороняемся против коллективного Запада, чем наступаем. Важнейший вопрос: когда это все закончится, и что нужно сделать, чтобы это закончилось быстрее на наших условиях? Когда коллеги-социологи фиксируют, что у нас примерно одинаковое количество людей — по 60 % — хотят похода на Киев и скорейшего мира, то это только кажущееся противоречие. Все хотят мира, но на наших условиях.
Для кого-то этого [нынешних достижений СВО] уже достаточно, тем более есть хороший, всем понятный образ — «сухопутный мост» в Крым. Некоторые даже им воспользовались, когда «подстрелили» Крымский мост. Но в целом большинство делегирует задачу формулирования условий мира президенту: ты сам определи, какие должны быть условия, скажи нам, когда пора мириться. Мы тебя поддержим. Россияне всегда ценили Путина в первую очередь за внешнюю политику, которая была основой его рейтинга.
Наши люди всегда подозревают, что «на самом деле все не так, как в действительности». Мы к этому приучены уже лет восемьдесят. Поэтому «правдорубы» всегда востребованы. Феномен популярности Евгения Пригожина в том, что он метил в эту нишу, и хорошо в нее попал. Но запрос на правду не равен запросу на революцию! Революции как раз мы не хотим, хотим стабильности и спокойствия. И правдоруб, который поднимает мятеж в военной ситуации, превращается в предателя. Это стало причиной огромного разочарования в нем.
[Партия войны] существовала и до СВО. Но начало военных действий позволило ей поднять голову, почувствовать себя на правильной стороне истории и начать продвигать свои нарративы. На какой-то момент официальная линия и их внутренние убеждения совпали. Но эти люди требуют большего, жестко критикуют и стратегию, и политику, и боеспособность. И это взрывчатая смесь. Стало ли их сильно больше? Стало, но не сильно — их порядка 10—15 %. Все-таки большинство россиян не требуют взять Киев или Одессу. Они удовольствия от битв не получают. Была бы их воля, они бы военную операцию не начинали, но раз уже так сложилась ситуация, то надо побеждать! И поэтому они за Россию, за армию и за Путина. Такая позиция сегодня доминирует, как и год назад.
Лидеров она [партия войны] не потеряла. Стрелков лидером никогда не был, он был скорее знаменем. Политиком Стрелков быть категорически не способен. У Пригожина, безусловно, были политические возможности, но он их довольно быстро сжег. И уместнее говорить не о «партии войны», а о «воюющей России». Да, это большая сила. Она собралась и сорганизовалась для достижения одной цели — победы над врагом. У них есть вопросы. При этом «воюющая Россия» поддерживает Путина. Пассионарность, активность этих людей канализирована в направлении Украины. Поэтому я бы сказал — да, определенный внутриполитический риск представители «воюющей России» несут, но этот риск управляемый.
Говорить о каких-то радикальных изменениях в коммуникации с респондентами не приходится. Против специальной военной операции высказываются обычно 16—18 % опрошенных. Эти люди сказали, что они против СВО, хотя социологи звонят им, неизвестно откуда взяв телефон, а предупреждениям, что опрос анонимный, увы, мало кто верит. Одни коллеги фиксируют [рост числа отказов], другие — нет, третьи, наоборот, фиксируют рост искренности и готовности к кооперации. Мы в феврале-марте [2022 года] не почувствовали, что отказов стало больше. Наоборот, почувствовали больше готовности с нами поговорить, прежде всего со стороны такой интересной группы, как мужчины. До этого по разным причинам мужчины меньше хотели с нами разговаривать, а тут вдруг бац — как прорвало на откровенность!
У нас за неподдержку СВО не наказывают, наказывают за дискредитацию армии. Еще раз напомню, что у нас немалая часть граждан говорят, что не поддерживают СВО. При этом в анонимность опросов никто не верит. И что, все уже по тюрьмам да по ссылкам? Нет, конечно.
